Воровка (ЛП). Страница 1

Дж. Р. Уорд

Братства Черного Кинжала,

книга 16 «Воровка»

Глава 1

Сола Морте, также известная как Марисоль Мария Рафаэла Карвальо, толкнула раздвижную дверь в сторону, убирая стеклянную панель со своего пути. Несмотря на позднюю ночь и январь на календаре, ее приветствовал океанский воздух, влажный и теплый, выше семидесяти градусов[1], даруя легкий поцелуй вместо того, чтобы ударить наотмашь холодом. Но прожив год в Майами, она перестала получать удовольствие от этой приятной неожиданности. Благоприятный климат, а также медленный ритм жизни, пальмы, пляж и волны просто стали частью ее жизни.

Экзотика определялась редкостью явления и, равно как и с красотой, зависела от глаз смотрящего.

Сейчас укрытые снегом сосны Колдвелла наверняка покажутся ей чарующими и необычными.

Покачав головой, Сола попыталась сосредоточиться на настоящем. «Терраса» этого пятиэтажного кондоминиума, в котором она жила с бабушкой, представляла собой книжную полку, подобное уличное пространство не радовало взор, также не отличалось какой–либо функциональностью. Главная его задача – пункт «с видом на океан» в рекламном проспекте для тридцати квартир этого дома. Только подумать, с «океаном» тоже вышла подстава: речь шла о заливе Бискейн[2], а не о самом Атлантическом океане. И, тем не менее, вода есть вода, и в часы бессонницы куда приятней смотреть на волны, чем пялиться в потолок.

Она выбрала эту двушку с двумя ванными комнатами примерно три года назад, выкупив квартиру у «Rooms To Go», потому что цена была адекватная и, к тому же, кто–то до нее решил проблему с диванными подушками и цветовыми комбинациями, избавив ее от головной боли. А что до «элитарной» «океанской» террасы, то она заскочила в «Таргет» и прикупила там два желто–белых садовых кресла и кофейный столик. Кресла пришлись к месту, а прозрачная поверхность столика оказалась с мелкой рябью, поэтому на нее ничего не поставишь.

На этой ноте Сола устроилась в кресле, что стояло справа.

– Сегодня полнолуние.

Когда ее голос затих, она посмотрела на ночной пейзаж. Прямо перед ней расположились несколько невысоких домов, старых, построенных еще в сороковые, также между ней и пляжем пролегал ряд дешевых магазинов с майками, продуктовых лавок и баров. Сказать, что она с вовэ жила в Майами – то же самое, что заявить, что у этой «террасы» был выход на океан. На самом деле они жили на северной окраине города, далеко от особняков и ночной жизни, хотя она могла поспорить, что через десять лет этот дешевый район приобретет свой лоск.

Ее это устраивало. Она сторицей окупит инвестиции и…

Ой, кого она обманывает. Их не будет здесь уже через год.

У нее было еще по одному убежищу в Калифорнии и в Торонто. Закончив здесь, они переберутся в другое место.

Она, по сути, руководствовалась несколькими критериями в процессе выбора жилья: оплата наличными, католическая церковь в том же квартале и хороший латинский магазинчик поблизости.

Легкий ветер затеребил ее свежеокрашенные светлые волосы, и Сола подалась вперед, потому что невозможно было усидеть на месте. Смена позы была кратковременной, и не потому, что сейчас перила загораживали вид на залив. Откинувшись на спинку кресла, Сола притоптывала ногой в легком шлепанце, и терпела этот метроном неуемной энергии лишь потому, что виновата была ее собственная нога и, теоретически, она могла все прекратить.

Ошибочно считается, что память – это прямая, по которой можно спокойно пройти, линия событий от и до. Благодаря прошедшему году Сола поняла, что память скорее похожа на клавиши пианино, и музыкальные ноты – движущиеся картинки, которые вычленял ее разум, – скорее зависели от партитуры ее горя, чем от обоснованной логики, которой она руководствовалась, принимая решение покинуть Колдвелл.

Например, если бы речь шла о логичных вещах, она бы сосредоточилась на том, каково это было – когда к ней домой вломились похитители, а ее бабушка как раз проснулась и уже спускалась по лестнице. Потом бы она вспомнила поездку на север штата в багажнике. Да… будь она поумнее, ее мозг бы выдал слайд–шоу того мгновенья, когда она выхватила сигнальный пистолет и запустила ракету в глаз парня, вытаскивавшего ее из седана. Она бы вспомнила, как ей прострелили ногу, пока она пыталась скрыться в лесу, а потом – камеру с решеткой в подвале того пыточного дома.

Она бы представила в красках того ублюдка с двуцветной рожей, который стянул с нее штаны и пытался изнасиловать ее… как потом она вывернула ему яйца и зарядила тяжелой цепью по голове.

И, наконец, она бы увидела, как тащит труп через все помещение, чтобы попытаться открыть отпечатком его пальца замок. Когда он не сработал, она вернулась назад, в подвал, и протянула руку двухцветного через решетки, чтобы кухонным ножом отпилить ему запястье.

Как насчет того, чтобы вспомнить, насколько эффективно она использовала тепленький палец на панели, чтобы открыть дверь? Как выскочила из той дыры в одной парке, с ног до головы покрытая кровью убитых ею людей?

Но нет, ее мозговой «Стейнвей»[3] проигрывал другие ноты.

Ее мозг включил иную мелодию, более разрушительную.

И, сто процентов, более сексуальную….

– Прекрати. – Сола потерла глаза. – Просто прекрати.

Над заливом, окруженным сушей, над волнорезом[4] Северного пляжа повисла луна, словно серебряное блюдце, ее свет был мутным благодаря облакам.

У Эссейла были такого же цвета глаза – серебряные, с фиолетовой каймой.

До сих пор есть, если он, конечно, еще жив… и учитывая его стиль жизни? Наркоторговцы редко когда умирали от старческих болезней вроде рака или сердечного приступа.

Не то чтобы Сола осуждала его за выбор рода деятельности… да ладно. Благодаря своей профессии домушницы она и оказалась в этой дыре.

У него были очень странные, гипнотические глаза. Она не встречала ничего подобного в своей жизни, и нет, она не романтизировала. С его странным именем и акцентом, который она не смогла идентифицировать – немецкий? Французский? Румынский? – а также с окружавшей его аурой загадочности, Эссейл превосходил всех мужчин, он был совершенно неотразим. С его волосами насыщенного чёрного цвета – она даже думала, что он их красит – и вдовьем пиком на аристократическом лбу, с мощным телом и сексуальным запалом, он словно пришел к ней из другого мира.

Смертельно–опасный.

Роскошный хищник.

Животное в человеческом обличье.

В своих мыслях Сола вернулась в ту ночь, когда он спас ее… и увидела Эссейла не в тот момент, когда она только выбралась из–за стальной двери, и он подошел, широко раскрыв руки, и обратился спокойным голосом к ней, израненной и дезориентированной. Нет, она вспомнила как он, спустя какое–то время, встретил ее на привале в двадцати милях по шоссе.

Она не могла понять, как у него так вышло: он остался там, позволив своим кузенам увезти ее… а потом нагнал их так быстро, словно умел летать.

И его внешний вид. Его рот был покрыт кровью, словно он укусил кого–то. А серебряно–фиолетовые глаза сияли ярче луны на южном небе, и они светились нечестивым светом, буквально напрашиваясь на сеанс экзорцизма.

И все же она не испугалась его… и в это же мгновенье Сола поняла, что Бенлуи, пленивший ее, мертв. Эссейл каким–то образом убил ее похитителя, а также Эдуардо, его брата.